Есть одна охрененная группа, которая может считаться одной из лучших в России. У этой банды своя история, тайна, мистика. И как же круто узнавать, что весь этот образ — нарочитая фальшь.

«Вторая Ветка» рассказывает историю интервью, которое получилось настолько искренним и живым, что навсегда поселилось в оффлайне.

Сразу после выступления музыкантов я захожу в непривычно прокуренную гримерку клуба N. Обычно здесь тихо и неуютно. Тусклый свет, с которым не справляется ни одна фотокамера. Табуретка, на которой сидят измученные саундчеком голодные звезды и стол с неуклюже наваленным мерчем.

Сейчас всё иначе. На обшарпанном кресле сидит та, которую пару минут назад трахнула бы добрая половина клуба. От её сексуальности, как и от голоса, почти ничего не осталось. Но каждое слово, каждое движение напоминает о том человеке, который несколько минут назад стоял на сцене. Я сажусь рядом с ней.

— Выпьешь? – спрашивает расположившийся сбоку гитарист, чье имя вы не узнаете. Они и сами избегают своих имен.

– Да.

– Виски, бурбон?

– Виски.

– Одно-, двух- солодовый?

— Двух, — говорю я наугад, стараясь сделать небрежный вид, будто уже опрокинул такой стаканчик до интервью. Он передает мне емкость и говорит:

«Начинай спрашивать!»

Я начинаю мямлить. Вокруг толпа каких-то лиц: одногруппница, которая занырнула в гримерку следом за мной, школьная подруга, которая каким-то чудом выиграла фан-встречу, бывшая коллега, её жених. Организатор. Каждый нагло пялится на меня: «Ну, давай!». Я и выдаю:

— Че, как у вас там… Че за название альбома вообще? – спрашиваю я, понимая, что это полный п*здец.

— Ууу… ну ты и спросил, — говорит гитарист, попутно осушая стакан. На этом моменте он потерял ко мне всякий интерес.

— Да ничего, ну название и название… — поддерживает барабанщик и начинает выискивать в карманах опустевшую пачку сигарет.

— Ну да, название, — выдавливает из себя вокалистка в завершение ответа.

Это звучит примерно как «иди нах*й».

Я протягиваю гитаристу пустой стакан и строю на своем лице гримасу, которая должна передать всем: «Бл*, ахуе***о я вас подъе**л?»… Наверное, это выглядит максимально ущербно.

Предлагаю вокалистке сигарету и решаю пойти в самоиронию, типа «Устали ли они от подобных реально тупых вопросов?». Это сработало!

— За***вает, — отвечает она, — Но мы уже обнаглели до такой степени, что просто говорим: «следующий вопрос». А все думают, что мы пафосные. Да мы не пафосные, мы за****ые! Иногда посмотришь на интервью разных лет, а там одно и то же, одно и то же, – вокалистка приподнимает опрокинутую на спинку кресла голову и соглашается на предложенную ей сигарету.

— Поэтому вы несете такую дичь про название группы? – спрашивая я, продолжая давить на то, что сейчас будет просто жесть какое «не такое» интервью.

— Это вообще давняя история. Слушай, а че у тебя за сиги такие странные?

Она проводит языком по потрескавшимся от недостатка влаги губам, после чего прикусывает ими черный фильтр действительно странной сигареты.

Я развожу руками, понимая, что предложил ей случайно схваченную пачку.

— Короче, — продолжает забившая на табак вокалистка, — нам как-то сказали, что было бы круто, если бы у названия группы была своя легенда. Мы подумали: «мы что, клоуны что ли какие-то? какая еще легенда?». Но как-то ночью я сидела у подруги и подумала: «а было бы круто, если бы мы реально втирали что-то про то, что название группы связано с похоронами собаки… а барабанщик — чувак, который искал кости.

«В общем, я просто придумала лютую х***ю»

А потом было выступление, на котором я провалилась в какую-то яму… – произносит она, закатывая глаза так, что остается видно лишь покрасневшие белки, — в итоге я вставила в концерт эту историю.

Все поверили. Стали печатать. Сейчас мы уже просто в прикол это говорим. Причем почти прямым текстом сообщаем, что это х***я полная. Но все ведутся. Не знаю, наверное журналистам так интереснее.

— И как у вас на самом деле барабанщик появился?

— Мы его позвали! – подключается гитарист, — у нас тогда ударник был героинщиком. Мы с ним начали играть, потому что он слез с героина и перешел на спиды. Он эти спиды всем толкал.

— Не он, — перебивает закатившая глаза вокалистка, — его женщина! А она была учителем в младших классах, —  она наконец-то оживляется и приподнимается в кресле. На её коленках появляется какая-то незнакомая мне девушка, которая периодически целует её в шею.

— Точно! — произносит гитарист, наливая всем в опустевшие стаканы, — Выглядело это так: открывает тетрадки. Делает дороги. Нюхает. Проверяет!

— Благодаря этому мы и начали играть все ночи подряд, — подхватывает вокалистка, одобрительно кивая головой

— Вскоре он заторчал нам слишком много денег, — продолжает она. — Потом грязный плакался под дверью. Мы поняли, что это вообще не вариант. А однажды нам позвонили и сказали, что его скрутили за долги и скинули с моста, — она выдерживает небольшую паузу, после чего пренебрежительно машет рукой и без эмоций выдает три слова, — походу он сдох.

Все уже пьяны. Пьяна вся группа. Пьян и я, старающийся отыскать в прокуренном помещении смятую пачку сигарет. Мы продолжаем «интервью». Я то и дело забываю, о чем мы говорим. В такие моменты я просто протягиваю гитаристу руку, которой сжимаю пустой стакан. Про себя трижды проговариваю:

Я здорово пьян. Ох! Ну и накачался же я.

В своём замутненном сознании пытаюсь связать воедино все нити диалога, который наконец-таки пошел. Пошел он так, что все уже забыли про мой диктофон, который лежит на виду. Забыли, что я журналист, а не старый приятель, случайно оказавшийся в клубе N. Забыли, что рядом с ними сидит организатор их концерта. И да, этих ребят совершенно не устроила его работа.

Вы ведь знаете группы, которые после очередного концерта в неизвестном городе, в клубе, чье название они даже не отразили, выходят на сцену с таким растроганным лицом, типа «них*я себе, мы реально не ожидали, что это будет настолько шумно»?.

Так вот, эти ребята были не из таких. Я ожидал честного и диаметрально противоположно ответа на банальный вопрос «как вам публика?». И я его получил.

— Бывает, что просыпаешься с такими ощущениями, словно машина переехала, — начинает говорить вокалистка, но её голос вновь переходит в какой-то хрипящий полушепот.

«Тебя всё выступление лапали, кусали и лезли в рот языками. В этот раз такого не было!»

— Еще свет полное говно! Зеленый, серьезно? – стучит гитарист стаканом по столу.

— Когда всё заливают зеленым, я вспоминаю время, когда работала в стриптиз клубе, — почти вскрикивает вокалистка, начиная активно жестикулировать, — я отвечала за свет и за музыку.

Ко мне директор всегда подходил и говорил своим басом: «Всё хорошо, только зеленый не включай, это же вообще не сексуально». А реально, если включишь зеленый, голая тёлка выглядит п****ц нелепо. Она как ящерица просто какая-то. Только и думаешь, су-укааа, как выключить зеленый.

Дальше интервью перешло на уровень простого пьяного трепа. О каких-то клубах. Концертах. Интервью. Личном творчестве. Гримерка наконец-то опустела. Либо я просто перестал отражать скрывшиеся за табачным дымом лица.

Оставшиеся начали заметно косеть. Но не гитарист. Он продолжал выпивать стакан за стаканом. При этом, по его брутально-смазливому внешнему виду можно было подумать, что вышел он от какого-то стилиста, а не отхерачил полуторачасовой концерт, попутно осушая емкости с сорокаградусным. Обращаюсь к нему:

— У вас концерт через день… Завтра? Что делать с похмельем?

— Слушай, — говорит он, всасывая своими легкими побольше прокуренного воздуха, — меня вчера тёлка просто убила… Я цепанул тёлку…

«Ты цепанул не тёлку, перебивает его вокалистка, — ты цепанул, сука, шалаву».

Её лицо искривляется таким образом, чтобы передать все то отвращение, которая могла вызвать цепанувшая гитариста особь.

— Я цепанул шалаву…

— Прям шмара реальная! – продолжает она, заливаясь хриплым смехом.

— Мы с ней пили текилу. Потом я ей говорю: «У меня полчаса всего, давай по рок-н-роллу, у меня скоро поезд». Короче, она давай заливать в меня текилу так, что когда я залез в вагон со всем своим оборудованием, то блеванул, наверное, раз пять. Но, как видишь, я снова пью.

— Ну на тур это не особо повлияло… было что-то… что-то более интересное?

— Было выступление в одном городе, — отвечает уже вокалистка, — до*уя времени до начала. Ко мне подходит чувак. Какой-то ребенок. Он подходит и показывает мне телефон, на котором написано «понюхать хочешь?». Я его спросила: «че у него». Он ответил «не знаю». Ну, думаю подстава вообще.

В итоге мы собрали целую коалицию, чтобы выяснить, что там у него. Выяснили. Это похоже на какую-то бомжатину… – она останавливается.

Окидывает взглядом всю группу. Потом меня. Всматривается так, словно пытается понять, может ли она продолжить свою историю. Я смотрю на неё, стараясь сконцентрировать внимание на своем ах**тельно заинтересованном лице, а не на диктофоне, дисплей которого вдруг решил сиять, словно вылизанный диско-шар. Она продолжает:

— Ну, мы такие: «по*уй! Давай! Погнали! Нормально!».

«И на сцене я понимаю «Е**ть, вот и всё». И слушай, я прямо видела, как смерть стоит со мной рядом и трясет своими костями»

Народ в зале превратился в какого-то е****го монстра, и все хотят меня убить. Я была уверена, что сдохну. Я 6 раз заблевала сцену.

Не помню, как мы попрощались, но я точно выбежал из клуба, забыв застегнуть пальто. В лицо бьет ледяной ветер. В руках диктофон и я радуюсь тому, что разговор, начавшийся с фразы «Расскажите про название альбома», закончился откровением и грязной правдой.

Прибежав домой, я залпом расшифровываю всю беседу, зная, что около четверти текста придется вырезать. Все было готово к публикации.

И тут эти сучары присылают мне сообщение.

бро, у меня для тебя ху*вые новости — интервью рубим. Давай считать, что мы по-дружески посидели и попи*дели, но публиковать такое точно нельзя